Несмотря на все свои недостатки и даже пороки, Лев Сергеевич был одарённым, умным и душевно близким брату человеком. Его имя по праву - отнюдь не только кровного родства - должно быть включено в самый первый список друзей Пушкина.
       В детские годы другом поэта была сестра, но не брат. Сблизились они позже. В отличие от Александра, к которому Надежда Осиповна была откровенно холодна, Льва она очень баловала. В какой-то мере это можно объяснить: один за другим умирали дети, (пятеро) а этот младшенький выжил и стал любимцем матери. В 1814 г., когда решено было отдать Льва в Благородный пансион при Лицее (он пробыл там с 1814 по 1817 г.), всё семейство Пушкиных перебралось в Петербург. Надежда Осиповна не хотела и месяца оставаться вдали от Лёвушки. Невольно напрашивается параллель: когда Василий Львович повёз в Петербург старшего племянника, родители спокойно оставались в Москве.
       В «Ведомостях о состоянии Лицея» зарегистрированы 15 посещений Львом Сергеевичем (вместе с сестрой и родителями) старшего брата, а в Благородном пансионе при Петербургском университете, куда в 1817 г. перешёл Лев Пушкин, поэт до ссылки бывал чуть не ежедневно. Это вполне понятно, если вспомнить, что любимым преподавателем учеников пансиона, давшем им первые представления о российской словесности, был Вильгельм Карлович Кюхельбекер, преданный друг Пушкина.

       В начале 1821 г. Лев Пушкин был исключён из пансиона за слишком шумный протест против увольнения любимого учителя В.К.Кюхельбекера (пансионеры просто-напросто отказались слушать его преемника и дважды гасили свечи во время лекций), а также «за побитие надзирателя».
       Ещё до ссылки брата Лев Сергеевич был осведомлён о его литературных делах, а как только Пушкин уехал на юг, стал выполнять его издательские и иные поручения. Первым заданием, за которое взялись Лев Сергеевич с Соболевским, была переписка «Руслана и Людмилы» для издателя. Они успешно с этим справились, и поэма скоро увидела свет. В хлопотах по комиссиям брата Лев Сергеевич перезнакомился со всем литературным Петербургом. Пушкина - младшего охотно принимали Карамзин, Жуковский, Тургенев, не говоря уже о Дельвиге и Баратынском, которые стали его близкими друзьями. Ещё бы: Лёвушка был внешне похож на брата, остроумен, знал наизусть все стихи Пушкина и обожал их декламировать, искусно подражая интонации автора. Кроме того, он в годы южной ссылки получал писем от поэта больше, чем кто-либо другой, и, значит, знал о нём последние новости, которых жаждали друзья Пушкина. Младший брат, по молодости и легкомыслию, упивался своей неожиданной ролью «полномочного представителя» поэта Пушкина в столице, то выбалтывая сведения из писем, которые предназначались для него одного, то, давая знакомым списывать стихи брата, которые из-за этого оказывались известными задолго до появления в печати.

Собственно, ничем другим Лев Сергеевич в те годы не занимался: он прославлял брата и сам купался в лучах его славы. Завсегдатаи светских гостиных резюмировали это положение в таком двустишье:
А Лёвушка наш рад,
Что он - родному брату брат.
      В конце 1824 г. Лев Сергеевич всё-таки определился на службу - в Департамент духовных дел иностранных вероисповеданий, но тяготился своей должностью с первого дня и всё норовил от неё отделаться. Лето 1824 г он проводил с родителями и сестрой в Михайловском и радостно приветствовал 9 августа 1824 г. нежданного гостя - старшего брата. О многом они успели переговорить и крепко подружиться, прежде чем Лев уехал в Петербург (в начале ноября). Жизнь распорядилась так, что столь долгого, тесного и безмятежно дружеского общения братьям больше уже не довелось изведать. Лёвушка повёз с собой посвящённую ему 1-ю главу «Онегина», которую должен был передать в цензуру, а потом в печать. Поэт, всерьёз полагавшийся на его расторопность в издательских и гонорарных делах жестоко ошибся. Лев Сергеевич запутал и сорвал переговоры с издателями; по-прежнему повсюду читал стихи и тем снижал интерес к будущим публикациям; запаздывал с перепиской копий; брал взаймы без отдачи, проигрывал и пропивал деньги, полученные за пушкинские издания. Кончилось это печально. Пушкин написал резкое письмо. Постепенно поэт вынужден был отказаться от «братских» услуг и доверил свои издательские дела П.А.Плетнёву. А тут ещё случилась новая неприятность: поэт просил брата передать стихотворение «Люблю ваш сумрак неизвестный» П.А.Вяземскому в собственные руки.

Лев же сообщил его Соболевскому, а тот без ведома автора передал в журнал «Московский Телеграф» (публикацию, к счастью, удалось предотвратить). Лев Сергеевич прекрасно сознавал, какой вред он наносит брату своей «деятельностью». Но, понимая, ничего не предпринимал.
       Вскоре Жуковский и другие друзья Пушкина возобновили перед новым государём хлопоты о возвращении поэта из ссылки. Николай I согласился. «Помощь» Льва Сергеевича больше не понадобилась.
       Статская служба Льву Сергеевичу не годилась: петербургские развлечения и потоки рейнвейна вытесняли из его памяти всякие мысли о деловых бумагах. Пушкин даже вынужден был подарить «милостивому государю братцу Льву Сергеевичу» с прозрачным намёком книгу «О запое и о лечении оного». Надо было как-то переменить его жизнь. «На седле он всё-таки далее уедет, чем на стуле в канцелярии»,- писал Пушкин Наталье Николаевне.
       Вскоре Лев Сергеевич оказывается в действующей армии на Кавказе - в качестве юнкера Нижегородского драгунского полка.
       Лев Пушкин оказался храбрым воином, не жалевшим себя в боях и по-людски относившимся к нижним чинам. Он был обаятелен, и его любили решительно все - и начальники, и подчинённые, и друзья-офицеры, и разжалованные декабристы, среди которых было немало давних знакомых обоих братьев. Послужной список Льва Сергеевича за 1827-1829 гг. пестрел названиями сражений, взятых крепостей, полученных отличий.

       Существует, например, такой рассказ. Однажды, когда нижегородцы понеслись в атаку, один из молодых солдат, оробев, бросился наутёк. «Пушкин,- вскричал полковой командир,- видишь этого подлеца? Догоняй его, руби его! Он полк бесчестит». «Сабля тупа рубить своих», ответил Лев Сергеевич и, пришпорив коня, воскликнул: «За мной, ребята!» Через несколько минут неприятельская колонна обратилась в бегство.
       В решении А.С. Пушкина поехать на Кавказ наряду с другими причинами не последнюю роль играло желание повидаться с братом. Поэт готов был позабыть безалаберность и необязательность Лёвушки, причинившего ему немало неприятностей. Он гордился тем, что младший брат смел в сражениях, и о нём идёт добрая слава. Пушкин, человек беззаветно храбрый, высоко ценил это качество в других.
       Конец 1829-го и весь 1830 год Лев Сергеевич провёл в отпуске, деля своё время между Москвой и Петербургом. Армейская дисциплина на нём никак не отразилась: те же бесшабашные выходки, те же «пианство и буянство», как говорил Пушкин. Армейского жалования не хватило и на несколько дней. В долг бралось всё: и дорогое вино, и номера в гостиницах, и кареты, и мундиры. «Выкупать» брата пришлось Александру Сергеевичу.
       Гусарские замашки младшего Пушкина утомили наконец и его кавказское начальство. После отпуска Лев направлен в Польшу в Финляндский драгунский полк. Но там ему вовсе не служилось: он явно пренебрегал своими обязанностями, залез в долги. Кончилось дело отставкой бравого капитана.

В Петербурге капитан чувствовал себя как ни в чём не бывало. «Придётся теперь Александру Сергеевичу кормить его»,- заметил кто-то из общих знакомых. «Кормить-то не беда,- возразил известный острослов Соболевский,- поить накладно!» Но пришлось и то и другое. В создание той невыносимой обстановки, в которой жил поэт последние годы, внёс свою лепту и его любимый брат.
       Летом 1836 г., в очередной раз попав в безвыходное положение, Лев Сергеевич вновь вступил в военную службу - на этот раз под начало близкого друга Пушкина, горячо любившего поэта, генерала Николая Николаевича Раевского (младшего). Братья расстались навсегда. Лев Сергеевич не был в Петербурге в ужасные дни дуэли и смерти Пушкина.
       С 20 января по 21 февраля 1837 г. в составе Гребенского казачьего полка капитан Лев Пушкин принимал участие в боевой экспедиции.
       В день, когда умирал его брат, полк находился в движении от крепости Грозной к Матаранскому ущелью. О смерти поэта Лев Сергеевич узнал лишь 15 марта. Первым побуждением Льва Сергеевича (кстати сказать, при всей своей несомненной храбрости, никогда не дравшемся на дуэлях) было отправиться в Париж и вызвать Дантеса на смертельный поединок. Но друзьям удалось отговорить его от этого шага.
       Вскоре после назначения Н.Н. Раевского начальником I-го отделения Черноморской береговой линии (февраль-март 1838 г.) Лев Пушкин определился к нему адъютантом и находился при нём безотлучно.

       Л.Н. Майков писал: «Не подлежит сомнению, что если Н.Н. Раевский взял к себе Льва Пушкина в адъютанты... то скорее всего - ради старинной приязни к поэту: для такого подчинённого начальник необходим был снисходительный. Нужно, впрочем, отдать справедливость Льву Сергеевичу: он очень уважал Раевского и старался быть ему полезным в чём умел; между прочим, был главным его сотрудником по составлению донесений, которые Раевский, ввиду исключительной важности возложенного на него поручения по занятию восточного черноморского берега, имел право посылать непосредственно на имя императора Николая».
       Н.И. Лорер в своих «Записках декабриста» вспоминал: «Лев Пушкин был в то время адъютантом при Раевском и, кроме того, пользовался его дружбой: один из приятнейших собеседников, каких я когда-либо знал, с отличным сердцем и высокого благородства. В душе поэт, а в жизни циник страшный. Много написал он хороших стихотворений, но из скромности ничего не печатал, не желая стоять на лестнице поэтов ниже своего брата; тот же африканский тип; те же толстые губы: умные глаза; но он блондин, хотя волосы его также вьются, как чёрные кудри Александра Сергеевича. Лев Пушкин ниже ростом своего брата, широкоплеч, вечно весел, над всеми смеётся, находчив и остёр в своих ответах, пьёт одно вино, хорошее или дурное, всё равно, пьёт много, и вино на него никогда не действует. Он не знает вкуса чая, кофе, супа, потому что в них есть вода...

Рассказывают, что однажды ему сделалось дурно в какой-то гостиной, и дамы, тут бывшие, засуетившись вокруг него, стали кричать: воды, воды, и будто бы Пушкин, услыхав это ненавистное слово, пришёл в чувство и вскочил как ни в чём не бывало... Память имеет необыкновенную и читает стихи вообще, своего брата в особенности, превосходно, хотя и не доставляет этого наслаждения своим жадным слушателям до тех пор, пока не поставят перед ним лимбургского сыра и несколько бутылок вина. Весь лагерь был в восторге от Пушкина, и можно быть уверенным: где Пушкин, там кружок и весело. Всю экспедицию он сделал с одной кожаной подушкой, старой поношенной шинелью, парой платья на плечах и шашкой, которую никогда не снимал. Пушкин обыкновенно заглядывает по палаткам и где едят или пьют, он там везде садится, ест и пьёт. В карты Пушкин играл и всегда проигрывал; табаку не нюхал и не курил. Вечно без денег, а ежели и заведутся кое-какие, то ненадолго: или прокутит, или раздаст. У него не было слуги или денщика. Одним словом, Пушкин имел много странностей; но все они как-то шли к нему, может быть потому, что были натуральны, и он был самый беспечный, милый человек, какого я знал когда-либо...»
       В 1839 г. Л.С. Пушкин участвовал в высадке десанта на Шахе. Командовал ротой десанта, высадившегося под командованием полковника К.К. Данзаса в устье реки Сочи с брига «Могучий» в 1841 году. В те дни защитникам Навагинского укрепления пришлось вынести тяжёлую осаду.

       В районе Светланы находится улица Джигитская. После боёв Льву Сергеевичу захотелось познакомиться с окрестностями. Его проводником стал прапорщик Хазачи Ардыбаев из адлерского племени джигетов. Отсюда и название улицы.
       В том же 1841 году Лев Пушкин был прикомандирован к Ставропольскому казачьему полку; в 1841 г. в Пятигорске познакомился и довольно близко сошёлся с М.Ю. Лермонтовым.
       13 июля 1841 г. они проводили вечер вместе в доме общих знакомых в Пятигорске и, по воспоминаниям Э.А. Верзилиной, восхищали всех своим остроумием: «Ничего злого особенно не говорили, но смешного много; но вот увидели Мартынова, разговаривающего с младшей сестрой моей Надеждой, стоя у рояля, на котором играл князь Трубецкой. Не выдержал Лермонтов и начал острить на его счёт...» Поэт был вызван на дуэль. Через два дня Лермонтова не стало. Вскоре Лев Сергеевич получил отпуск, а 5 мая 1842 г. вышел в отставку с чином майора. Жил в Одессе, служил на таможне.
       В 1848 г. после смерти отца Льву Сергеевичу досталось в наследство имение Большое Болдино Лукояновского уезда Нижегородской губернии - то самое, где прошли знаменитые болдинские осени его брата, где были написаны последние две главы «Евгения Онегина». Лев приезжал туда ненадолго, но вскоре возвратился в Одессу. Здоровье подводило. Едет в Париж на лечение. Во Франции встречался со многими знакомыми брата.

Познакомился с Проспером Мериме, который писал своей знакомой: «Это довольно забавный «белый негр», человек умный, но может быть несколько помешанный. Он очень хорошо говорит о своём брате, нисколько не утрируя при этом своего восхищения».
Лечение помогло ненадолго. 19 июля Лев Сергеевич Пушкин скончался в Одессе.
       П.А. Вяземский, близко знавший братьев Пушкиных и надолго переживший их обоих был совершенно прав, говоря: «Пушкин иногда сердился на брата за его стихотворческие нескромности, мотовство некоторую невоздержанность и распущенность в поведении, но он нежно любил его родственной любовью брата, с примесью родительской строгости». Объективно оценивая личность Л.С. Пушкина и его роль в жизни великого поэта, нужно помнить об этой любви.